Горько усмехаюсь, когда вспоминаю нашу с Русланом свадьбу. Я выронила обручальное кольцо и, как оказалось, примета в нашем случае сработала отменно — наш брак не был долгим.

Дорога к дому не занимает много времени и уже спустя сорок минут автомобиль останавливается у подъезда элитной многоэтажки в которой мы жили с отцом. Вадим помогает занести мои вещи на нужный этаж, оставляет их в прихожей и, виновато прощаясь со мной, уходит.

В квартире пыльно и тихо. Снимаю с себя обувь и прохожу в гостиную, где меня накрывают воспоминания из прошлого. Отец не был идеальным. Он был достаточно строгим, с замашками диктатора, но я ни разу не усомнилась в том, что он любит меня.

Отец всегда говорил мне, что я его сокровище. Сокровище, которое он намерен оберегать от этого бренного мира и опасных окружающих меня людей. Жаль, он не говорил мне о том, что близкие люди могут ранить гораздо сильнее и глубже посторонних.

Занимаю его место в кресле-качалке и отталкиваюсь ногами от пола. Раскачиваюсь, прикрываю глаза и думаю о том, что, с того момента как я жила здесь, прошла целая вечность. Вечность, которая переменила в моей жизни всё. Пустые стены так сильно давят на меня, что, кажется, я вот-вот расплачусь.

Мне нужно чем-то занять себя, и я не придумываю ничего лучше, чем влажная уборка помещения. Начинаю с протирания пыли. Её здесь накопилось очень и очень много. Гостиная, кухня, комната отца и моя, кабинет…

Я напеваю себе под нос незатейливую песенку и старательно отвлекаю себя от того, чтобы не думать о Руслане. Я доставила ему слишком много проблем, поэтому логично, что он больше не захочет слышать меня. Но мне нужно набраться сил, собрать себя воедино и найти его, чтобы рассказать о скором пополнении. Куратов обязан знать.

Касаюсь гладкой поверхности дубового стола, за которым любил работать отец, складываю в одну стопку бумаги, открываю один из ящиков и ненадолго замираю. Никогда не имела привычки лазить по чужим вещам, но сейчас интерес пересиливает мои моральные установки. Мне хочется найти хоть какую-нибудь зацепку, связанную с Измайловым. Хоть одно упоминание о том, причастен ли он к смерти отца.

Бумаг очень много, некоторые оказываются совершенно ненужными, лишними. Я нахожу документы на квартиру, на покупку дома Иры, на оплату коммунальных услуг. Перебираю всё на автомате и задерживаюсь лишь только тогда, когда в мои руки попадает свидетельство о рождении. Не моё, Иры. Что-то цепляет моё внимание. Я даже не сразу понимаю, что именно — дата рождения её, но… не та указана фамилия и отчество.

Ты была его любимицей, Ева… ты и только ты.

В голове эхом звучат слова сестры, сказанные мне накануне. Она знала, о чем говорила. У нас были разные отцы и Валентин Белозёров только растил её, позже присвоив свою фамилию. Должно быть, Ира давно об этом знала и… ревновала? Завидовала? Ненавидела?

Я начинаю хаотично перебирать в голове свою жизнь. Хотя бы одно упоминание о том, где отец чем-то обидел или выделил меня, а не Иру, но вспомнить ничего не могу. Быть может я не замечала и не акцентировала на этом внимание, но мне всегда казалось, что между нами всё было поровну. Тогда зачем? Почему?

Как хорошо, что вечер наступает быстро. Я делаю доставку еды, усаживаюсь перед телевизором, вооружившись пиццей и включаю комедийное шоу, чтобы хоть немного отвлечься. Возможно, мне стоит записаться на прием к психотерапевту, чтобы он помог мне во всем разобраться и сказал, где именно и перед кем я согрешила.

Громкий звонок в дверь прерывает мою идиллию одиночки. Сердце заходится в бешеном ритме, я едва не роняю тарелку, пока бегу в прихожую с одной только надеждой на то, что увижу на пороге Руслана.

Глава 39

Моей смелости хватает только до прихожей. Я смотрю на себя в зеркало, приглаживаю спутанные волосы, думаю о том, что платье, которое на мне надето, нужно будет забросить на дальнюю полку шкафа и только после этого приближаюсь к двери.

Встаю на носочки, смотрю в глазок и не могу скрыть разочарованный вздох, который вырывается из груди. Это не Руслан. Ира. Она вновь нажимает на звонок, и мелодичная трель разносится по всей квартире. На сестре стильный брючный костюм, её волнистые волосы собраны в высокий хвост, а на лице немного макияжа.

— Я знаю, что ты дома, Ева, — внезапно произносит она, глядя прямо в глазок.

Я дергаюсь так резко, словно сестра видит меня сквозь двери. Перевожу дыхание, проверяю на все ли замки закрылась и остаюсь стоять неподвижно. Впускать её в квартиру и разговаривать с ней я не собираюсь. Не хочу видеть Иру и считаю это единственно правильным решением. Пообщались, хватит.

— Я привезла тебе деньги, — произносит она чуть тише, но достаточно громко для того, чтобы я услышала. — И знаешь, мне не стыдно, Ев. Я поступила так, как и обещала тебе — теперь ты на воле и финансово независима от него. Скажи мне, кто виноват в том, что ты внезапно переменила своё решение — забеременела, влюбилась?

Никто. Никто не виноват, кроме меня.

Опираюсь спиной о дверь и медленно сползаю на пол.

— Возможно, я, как старшая сестра, должна была предвидеть такой вариант, но почему-то не смогла. Ты вспомни тот телефонный звонок из следственного изолятора, Ева! Разве я хотела сделать тебе плохо? Если бы я была ужасной сестрой, то сказала бы, чтобы ты оставалась сидеть в камере, не соглашаясь на сделку с Куратовым… Господи, открой эту чёртову дверь и мы нормально поговорим!

Я по-прежнему сижу и не двигаюсь.

— Ну чего ты хочешь, а? Хочешь заставить меня почувствовать себя виноватой перед тобой? Я виновата, слышишь меня?

Облизываю пересохшие губы, возможно где-то в глубине души проникаюсь её раскаяньем, но открывать не тороплюсь. Не сейчас, не сегодня. Мы поговорим позже, наверное. Но это случится не раньше, чем я созрею к этому разговору. А быть может и вовсе не созрею.

— Тебе всегда доставалось всё самое лучшее, малыш. Папочка баловал и оберегал, словно хрустальную вазу. Восхищался тобой, холил и лелеял, а я так… росла сама по себе. Неудачно, наверное, росла, раз столько неудобств предоставляла всем окружающим людям.

Кажется, Ира тоже опирается спиной о дверь, потому что слышать её я начинаю лучше.

— Ты не его дочь, — произношу первое, что приходит в голову.

— Для тебя это неожиданность? Я знала, конечно же. Мать второй раз вышла замуж за твоего отца, а мой погиб в автомобильной катастрофе. Я не скажу, что у меня было плохое детство, но резкий контраст между твоим и моим воспитанием всегда был. Тебе соломку стелили все двадцать лет, чтобы ты не упала. Оберегали от каждого чиха, а сейчас… сейчас ты во взрослую жизнь попала, малыш.

— Мне здесь плохо…

— А легче уже не будет, — усмехается Ира. — Нужно взрослеть, Ева. После рождения Вани я убедилась в этом. Поняла, что сама должна тащить сына, ведь мне никто мне не поможет. Твой папик стал играть. Таскался по всяким сомнительным заведениям, спускал деньги. Когда я попросила его о крупной сумме на лечение, он решил, что сделать ставку в казино гораздо круче, чем помочь внуку. Пусть даже не родному.

Мы замолкаем на долгое время. Я, словно загипнотизированная, рассматриваю сбитый угол стены в прихожей, где отлупилась краска. Пытаюсь вспомнить, когда он отвалился и почему, задумываюсь о том, смогу ли я самостоятельно реабилитировать этот изъян.

— Я бы поболтала с тобой ещё, Ев, но мне нужно уезжать. Для Израиля нужно справки собрать по итогам прошлого лечения. Открой, я деньги передам и только.

— Мне не нужны твои деньги, — отвечаю ей равнодушным тоном.

— Руслан оставил тебе немного? — спрашивает Ира. — Что сказал о беременности? Счастлив, небось?

Я молчу и игнорирую все её вопросы, потому что теперь не понимаю, где у неё грань между искренностью и финансовой выгодой. Вдруг ей заплатят за этот разговор?